Критико-аналитический art-журнал АЙТ

Осень №3(4), 2006
Марьям Бегишева

«Нельзя быть на вторых ролях, нужно быть первыми.»

Марьям Бегишева: – Едиль, ты не впервые на Фестивале «Планетарное Око», значит тебе он по душе. Расскажи, почему?

Едиль Хусаинов: – Я участвовал во многих фестивалях, практически по всему миру, кроме Австралии и Африки. И мне есть с чем сравнивать. На фоне многих творческих тусовок «Планетарное Око» выделяется своим своеобразием. Здесь как бы «этноаул», в котором особая атмосфера, люди, стиль общения и при всем этом удивительная природа южного берега Иссык-Куля.

Мне нравится работа самого Владимира Марусича, я его очень уважаю. Не каждому под силу организовать такой «этноаул», где постоянно меняются темы, приезжают интересные люди разных профессий, созданы все условия общаться, работать, проводить мастер-классы… и отдыхать. И всё, что здесь происходит, гармонирует с природой – именно этого качества не достаёт многим фестивалям. Когда я был приглашён в первый раз и услышал, что на фестивале придется жить в юртах, я чуть было не отказался, но, побывав на этом мероприятии, в корне поменял мнение. В положительную сторону. Мне очень понравилось.

М. Б. – Понятно, ведь Владимир Марусич – духовный человек. Он исследователь китайской Книги перемен «И-цзин» и календаря индейцев майя. О нём, как о крупном учёном надо говорить отдельно. Его жизнь, согласно философии и практике Тай-цзи Цюань – есть следование порядку Космоса, его ритмам. Это не слова, а действительно так. И Дух фестиваля – творение его и его учеников. Ты ведь до этого приезжал с сыном. Интересно, какая у него реакция? На юрты, умные и заумные разговоры, музыку разных культур? Мы ведь судим о молодёжи с позиций своего поколения – и книжек они не читают, и музыку не ту слушают… А сыну понравилось? Хотелось ему приехать ещё раз?

Е. Х. – Поколение NEXT… они немного другие… Сыну понравилось, но ему не хватало общения со сверстниками, их было не так много как в этом году. О фестивале он отзывается философски. Общение с Владимиром и другими участниками оказало своё воспитательное воздействие. Поэтому хорошо, что в этом году я вижу больше детей.

М. Б. – На докладах, презентациях, обсуждениях они сидели и слушали. Я смотрела на них и думала, какое впечатление это всё на них производит?

Е. Х. – Две девушки из России подходили ко мне со своими восторгами. Казалось бы, люди другой национальности, культуры, ориентиров…

М. Б. – Да, они потом и мне говорили, что просто влюблены в нашу культуру, казахско-киргизскую, а может быть и среднеазиатскую. Ты же много играл древней музыки. А она у всех тюркских народов очень близка.

Е. Х. – В принципе меня это уже не удивляет, потому что ко мне часто подходят со словами: «Мы Вас любим», «Мы были на Вашем концерте». Я спрашиваю, на каком именно, потому, что все концерты разные, и они всегда рассказывают мне именно о тех моментах, которые я и хотел донести до них.

М. Б. – Да, публикой управлять ты мастер! На этом фестивале тебя слушали люди разных поколений, и равнодушных к твоему исполнению или, точнее, к нашей музыке – не было.

Е. Х. – Недавно я был на очень большом фестивале в Амстердаме, и сюда, на южным берег попал, можно сказать, прямо с самолета, успел только поменять одежду. По свежим впечатлениям могу сравнить.

В Амстердаме было около 250 участников из 28 стран мира. Это был фестиваль варганов, таково международное название инструментов типа наших шан-кобызов, которые бытуют практически у всех народов мира. Варганы звучали традиционно соло, с симфоническим оркестром, в поп, рок, реп ансамблях, и всевозможных нью стилях. На нескольких площадках города одновременно и почти беспрерывно шли концерты, показы фильмов, прослушивание аудиодисков, обсуждения. ТВ и газеты давали всевозможные обзоры, отзывы, интервью… И вот после этого вавилонского столпотворения я попадаю на Иссык-Куль, на программу «Царство цикад». Могу сказать, что это самый маленький, самый камерный варганный фестиваль. И именно этим он хорош, потому что люди здесь успевают не только слушать выступления артистов, но и по-человечески пообщаться друг с другом, философствовать у костра, любоваться закатом… и слушать «музыку природы», которая, как говорит великий суфий Инайят Хан, есть первооснова нашей человеческой музыки.

Здесь, на Иссык-Куле, я встретил ансамбль «Самал» из Киргизии (руководитель Асылбек Насреддинов) – прекрасные молодые музыканты. У наших соседей, несмотря на политические катаклизмы, очень крепко сохранилась традиционная культура. Они уверенно развивают её. Кыргызские музыканты, можно сказать, завсегдатаи различных международных фестивалей. Я часто с ними встречаюсь, мы иногда музицируем вместе на зарубежных сценах. Их правительственные чиновники и спонсоры понимают, что надо продвигать народную музыку за рубеж. Мир узнает о Кыргызстане, а музыканты познакомятся с разными исполнителями, с традиционными и современными направлениями музыки и привезут этот опыт в свою страну. К сожалению, у нас такой практики на государственном уровне нет.

М. Б. – А что ты предлагаешь?

Е. Х. – Надо планомерно, капля по капле заниматься своим делом, а именно – развитием своей традиционной культуры. Многим кажется, раз есть консерватория, академия, институт культуры, музыкальные колледжи, то всё о*кей, традицонная музыка не пропадёт. А у нас в этой сфере застой. Система обучения, номенклатура специальностей, программы не пересматриваются десятилетиями. Конкретный пример: мы пачками выпускаем домбристов и кобызистов, но почему-то мало развиваем другие инструменты. А ведь трудам моего учителя Булата Шамгалиевича Сарыбаева уже почти 50 лет. Благодаря ему, мы узнали, что у тюрков, а казахи часть этого мира, было около 30 музыкальных инструментов. Сам он, можно сказать, положил жизнь за их пропаганду. Но, всё-таки, до сих пор настоящего развития они не получают. Они всё ещё некая экзотика нашей культуры. И знаете, выступая в Казахстане, я часто испытываю двойственные чувства. С одной стороны, я счастлив, что людям нравится звучание горлового пения, шан-кобыза, кыл-кобыза, сыбызгы, кос-сырная и других инструментов. Это работает генетический код, и люди, несмотря на все соблазны цивилизации, тянутся к этим «простым» в кавычках инструментам. Но с другой стороны, когда говорят: «Мы в первый раз слышим такое!» – мне обидно. Не за себя – за музыку, за то, что у нас так мало исполнителей, и она так редко звучит на концертах, на радио и ТВ. Наши древние инструменты публикой очень востребованы. Люди видят, что это не музей, не архаика, не раритеты – они живут и могут отображать современную жизнь. Они не хуже флейты, саксофона, органа, и гораздо больше подходят к нашей природе, ментальности.

Далее, государственное образование музыкантов народников сосредоточено исключительно на исполнительстве. А ведь жизнь меняется, и должны быть новые произведения в традиционном стиле.

М. Б. – Да, это идея композиторов твоего поколения, которое в 80-е годы внесло новую струю в музыку Казахстана – Жуматай Тезекбаев, Ермек Умиров, Бахтияр Аманжолов, Куат Шильдебаев, Адиль Бестыбаев, Серик Абдинуров… Вы первые стали писать новую музыку для народных инструментов. Причем, очень разнообразную по жанрам – от обработок народных мелодий, до авангардных опусов, типа «Кулунды дала» для оркестра народных инструментов Жуматая Тезекбаева, от чудесной музыки для детей до трагических философских произведений. Кстати, тогда появился очень интересный жанр, в котором ты до сих пор работаешь. Это произведения, нотная запись которых условна. Потому что каждый раз исполнитель, а это как, правило, сам композитор, импровизируя, меняет текст произведения. Ты сам что делаешь со своими сочинениями такого типа? У тебя есть их записи?

Е. Х. – Есть, но только не нотные, а аудио. И то не всех вариантов. И если мне предложат выбрать лучший, я не смогу. Ведь каждое исполнение было связано с определённым настроением, ситуацией, и тогда это был лучший вариант.

М. Б. – Вернёмся к судьбе твоего поколения. Вы пришли, а в это время началась перестрой ка, Союз композиторов распался, исчез госзаказ на новые произведения, вашу музыку было некому покупать и исполнять. Она так и не дошла до слушателей, не стала живым явлением культуры, разделив в какой-то мере судьбу «новой казахской волны» в кино. С одной разницей – фильмы всё-таки пробивались на международные фестивали, получали премии, но зритель, не видя их, всё-таки знал об их существовании, имена режиссеров, сюжеты и прочее. Всё-таки об этих фильмах печатались рецензии, обзоры.

Но тебе удалось пробиться, ты востребован, участвуешь в самых различных концертах, акциях, у тебя есть свой слушатель. Это произошло так же, как и с фильмами – через успех за рубежом. А имена других талантов твоего поколения почти неизвестны. Вас не исполняли, о вас не писали, и, что уж лицемерить - вам не платили, поэтому многие стали зарабатывать хлеб в массовой музыке, попсе, даже в других специальностях. Твоему поколению достались редкие концерты на спонсорские деньги, которые не обсуждались, не рецензировались, а только сухая информация в прессе. И, в итоге, сейчас композиторов, пишущих в народном стиле, в стиле folk или kantri, как его называют на Западе, можно пересчитать по пальцам. А ведь – это мощное направление современной музыки, одно из популярнейших. Что ты делал все эти годы?

Е. Х. – Я закончил консерваторию по классу композиции, мой отец Сеилхан Хусаинов, домбрист и дирижёр оркестра народных инструментов, дружил с Булатом Шамгалиевичем Сарыбаевым. Поэтому я и заинтересовался неизвестными во времена моей молодости инструментами, сам научился играть на них. Всю жизнь работаю как фольклорный музыкант и как композитор – на стыке композиторской и фольклорной традиций. Также работаю в рок-музыке с разными музыкантами и ансамблями такими как «JCS», «Улытау» и другие, иногда выступаю на джазовых фестивалях. Выезжаю за границу - в Европу, США. В последнее время выступаю в составе симфонического оркестра, работаю с Маратом Бисенгалиевым на проекте «Тілек», музыку сочинил Карл Дженкинс. Алла беурса, 26 октября исполним этот опус в Токио в Тиффани-холл.

Я думаю, будь сейчас живы Курмангазы или Даулеткерей – они тоже всё бы перепробовали. Я знаю, они превзошли бы меня, мне было бы легче, если бы они шли рядом. Но их нет, и этот груз – показать миру наши инструменты, и доказать, что им доступны разные стили современной музыки – достался мне. В наше время нельзя быть на вторых ролях, нужно быть первыми. В мире культуры первыми нас могут сделать только свои традиции. Вот я и работаю. Но всё-таки есть неудовлетворенность, из-за невнимания со стороны государства.

М. Б. – Вот это установка – казахская музыка должна не просто выжить, а завоевать в мире место среди первых! У тебя характер настоящего кюйши, ведь у нас не было ни ансамблей, ни оркестров, каждый был солист. Единственный и неповторимый!!! Так, по крайней мере, они представлялись друг другу на айтысах и тартысах.

Е. Х. – «Я первый». «Я единственный» – должна быть такая установка у людей.

М. Б. – А, вот ты и раскрыл секрет своего успеха! Остаться преданными народной музыке, не бросить всю эту, ненужную в глазах обывателей, архаику, в одиночку осваивать новые инструменты и произведения, всё более виртуозные способы игры, а потом импровизировать на концертах, а дома в тишине записывать свои опусы – понятно, что тебя вело по жизни. Обрати внимание, в каких видах спорта казахи лидируют: бокс, борьба, а там, где за одним мячом бегает много футболистов, вряд ли мы будем на первом месте. У нас такой менталитет.

Е. Х. – Я люблю футбол, и считаю, что в Казахстане у него есть перспектива, сплав не скольких наций обязательно даст результат.

М. Б. – Но, не за счет казахов.

Е. Х. – (смеется)

М. Б. – Ты говоришь, государство не помогает. Может быть, оно хочет, но не знает как? Какой должна быть, или выразимся дипломатичнее – может быть поддержка со стороны государства, что ты предлагаешь? В свое время в Алматинской консерватории мы с моими учениками – музыковедами и домбристами – много чего хотели ввести нового. Мы хотели, чтобы на народном факультете вместо штамповки оркестрантов стали бы обучать солистов, folk-композиторов, этномузыковедов, учителей казахской музыки для школ…В конечном итоге, нам пришлось уйти, а воз и ныне там.

Е. Х. – Государственная машина запущена, она работает. Это консервативный механизм, который хоть и самосовершенствуется, но очень медленно. А мы люди, ходим под Богом, и не так уж долго живем. Дождаться, что мы увидим изменения в государственной системе образования – нереально. Сейчас у меня есть несколько учеников в консерватории. Я работаю не ради денег, а ради продолжения дела, это мой долг. Но были бы средства, я в своей конкретной ситуации создал бы Школу Едиля Хусаинова, нашел учеников и готовил по своим программам в нужном для современной жизни направлении. Я набрал бы действительно талантливых людей. В этой школе и речи не могло бы быть о массовости. Можно было бы работать и с музыкально грамотными людьми, «шлифовать» их как бриллиант, развивать не только игру в традиции, но и в стилях современной музыки. Сделать синтез.

С высоты своего опыта, имея тесные связи с лучшими музыкантами мира, я вижу, что синтез – это направление, за которым будущее. Мы не сможем развиваться в закрытом состоянии. Надо уделять внимание синтезу древности и современности. Я недавно выступал в Ташкенте, там был именно синтез – «Бахши и реп». От Казахстана поехала группа «Виа - негры», солистка Диана, а я был бахши. У них даже вышла статья в газете «К нам едет казахский бахши». «Бахши»у них – это жырау. И вот с такой синтезированной программой мы с успехом выступили в Ташкенте.

М. Б. – А не растворится ли традиция во всех этих модных «синтезах»?

Е. Х. – Нет. Что выживет из этих экспериментов – покажет время. Но экспериментируя, надо сохранять и традиционный стиль – это самое главное! Традиция – это как закваска, которую нужно беречь как зеницу ока. Только её присутствие дает смысл и глубину любому современному стилю. Настоящих традиционных музыкантов государство должно возвести в статус национальных героев, и беречь как национальное достояние. Их осталось очень мало. Классическую казахскую традицию надо беречь не только от растворения в современных стилях. Она уже достаточно покалечена за 70 лет. Ведь наше государственное образование ориентируется на европеизированное обучение оркестрантов. А в традиции, как Вы уже сказали – все были солисты! Поэтому мне смешно, когда консерваторцы обвиняют меня в том, что я «ломаю» традицию. Я их спрашиваю, какую традицию я ломаю – нашу древнюю классическую, или – искусственно созданную новую, советскую?

М. Б. – Ты много играешь за рубежом, и очень редко дома. В чём причина?

Е. Х. – В Ташкенте, например, залы бесплатные. А у нас аренда залов – дорогое удовольствие. В век капитализма, рынка не хватает средств.

М.Б. – К сожалению, директора залов в большинстве своём, не умеют работать по-современному. Ведь тебя «открыли» дома лишь после признания за рубежом. А вот если бы они умели сами находить талантливых музыкантов, придумывать интересные акции, программы и концерты, организовывать грамотную рекламу, то концерты окупались бы.

Е. Х. – А у них стереотип, что людям традиционная музыка не нужна, она не современна.

М. Б. – С одной стороны, кажется, что эту стену непонимания сдвинуть трудно, с другой стороны – когда ты выходишь на сцену, люди кричат от восторга, молодёжь свистит, топает ногами. Значит, эта стена непонимания – мифическая?! Неужели нет людей, которые почувствовали бы эту потребность людей, и стали продвигать казахскую музыку у нас, да и за рубежом?

Е. Х. – Для этого надо работать. А гораздо легче пригласить раскрученную российскую звезду и снять сливки.

М. Б. – Ты – почти единственный из музыкантов, играющих на народных инструментах, исполняешь алтайскую, киргизскую, каракалпакскую музыку.

Е. Х. – Я всегда и везде говорю, что я, прежде всего – тюрок, а потом – я казах. Тюрки для меня – это единый мир, единая древняя религия - тенгрианство, единая культура и история. У меня много друзей – алтайцы, якуты, хакасы, башкиры, узбеки, тувинцы – у нас у всех фактически одни и те же инструменты, в нашей музыке общие интонации, жанры и формы. Особенно в древних жанрах, которые сложились в доисторические времена, когда тюрки ещё не разделились на мусульман, буддистов, христиан. Мы отлично понимаем друг друга, и нам не составляет труда вместе импровизировать.

М. Б. – Концертирующие музыканты понимают, что мир тюркской музыки – един. Почему у нас в консерватории до сих пор нет отношения к казахской традиции как к части тюркской? Почему наши студенты не исполняют туркменские, каракалпакские узбекские кюи, алтайские и тувинские наигрыши, песни татар и башкир, уйгурские и узбекские мукамы и макомы? Не только сами не исполняют, но и не слушают, а многие даже и не знают о существовании богатой народной и устнопрофессиональной музыки родственных народов?

Представляете, если бы в России пианисты и скрипачи исполняли бы только музыку русских композиторов, в Германии – только немецких, в Италии – только итальянских и т.д.???

Е. Х. – В советские времена разделили музыку тюрков. Союза уже нет, а обучение музыкантов-народников идёт по той же старой, разбитой колее. При Советах боялись пантюркизма. Видимо, не зря. Я рад, что у них не получилось задушить нас. Сейчас время восстанавливать утраченные связи, обогащаться за счёт родственной музыки. Недавно, выступая на съезде духовных лидеров в Астане, я подумал: «Ведь они все собрались на родине Тенгри». Я ведь играл на тенгрианских инструментах.

М. Б. – И ты считаешь это своей маленькой музыкальной провокацией? (смеется). Тенгрианство – религия самая мирная, самая толерантная. Прекрасно, что своей музыкой ты несешь эти идеи.

Подготовила к печати Марьям Бегишева